***
Когда трава уже превратилась в солому, и в воздухе стоял запах дыма, в один из ясных жёлто-голубых дней, полёвки сидели на корточках перед большим подсолнухом и ждали. Где-то наверху из большой его головы выпадало порой, как чёрная сухая капля, семечко, и тогда ближайшая полёвка хватала его и тащила в гнездо, в огромную кучу в дальнем правом углу. К весне половина семечек так и останется нетронутой, и почти из каждого проклюнутся ростки. Если они не затолкают друг друга до того, как хотя бы один пробьётся на поверхность, следующей осенью здесь будет расти огромный подсолнух, и придётся рыть новую норку, беспокоилась старшая полёвка, но остановиться никак не получалось. Положение спасли воробьи – налетели и в пять минут расклевали весь подсолнух.
***
Старшую полёвку звали Матильда, а самого младшего братика – Матиасом, остальные же обходились просто так. У воробьёв имена ещё в меньшем ходу, чем у полёвок. В воробьином языке даже нет слова «я». Поэтому все вместе и каждый в отдельности, они говорят о себе: «мы, Воробьи…». Но в этой стае был один, который называл себя мышонком (более подходящего слова он отыскать не смог). Он ещё рылся в подсолнухе, когда остальные воробьи уже кружились в своём маленьком небе. Степь наполнилась нетерпеливым писком. «Сколько можно ждать! Мышонок, уже ничего не осталось, полетели дальше!» - услышал Матиас. Что-то провернулось в его голове. «Подожди! Не улетай!» - закричал он и помчался за воробьями.
читать дальше***
Мышонок отстал от стаи и присел на стебелёк мышиного горошка. Матиас, повизгивая после быстрого бега, рассматривал его из травы.
- Я жду. Я не улетел, - нарушил молчание Мышонок.
- А я… я как раз хочу чтобы ты улетел. Только потом обязательно вернулся бы. И так всегда. Ты знаешь, мне всю жизнь, с самого мая, не хватало друга – улетающего Мышонка.
- А зачем?
- А ты представь: у тебя есть друг. И ты здесь, а он улетел. Но он обязательно вернётся! И тогда ни о чём не надо грустить, а только ждать, что вернётся твой друг.
- А если он вернётся?
- Как это: если! Он обязательно вернётся!
- А кого же ты тогда будешь ждать?
- Тебя.
- Но ведь я же вернулся!..
- Ты вернулся, но сразу же улетел в другую сторону, - застенчиво пояснил Матиас, - Ведь мы с тобой совсем не знакомы, нам и поговорить-то не о чём.
- Какой же я тебе тогда друг? – удивился Мышонок.
- Не знаю. И это самое главное.
***
- А как ты понял, что я зову именно тебя? – спросил Матиас Мышонка перед расставанием.
- Ты закричал: «Подожди! Не улетай!»
- Так я ведь мог звать какого-то другого воробья, - возразил Матиас.
- Тогда бы ты сказал: «Подождите! Не улетайте!». И кто-нибудь из них остался бы.
- Но ведь это мог быть кто угодно!
- А это неважно, - сказал воробей, который называл себя Мышонком.
***
Девять дней не прекращался дождь, а когда, наконец, распогодилось, золотистый тростник, окаймлявший реку, стал серым и тусклым, как в конце зимы. Матильда, которая каждое утро высовывала нос из норки и возвращалась обратно с каплями воды на кончиках усов, теперь выбралась на пригорок и печально смотрела на пойму. Несколько братьев бегали в мокрой траве и верещали, когда капля срывалась с высокого стебля и окатывала одного из них.
Матиас лежал в дальнем углу норки и смотрел на звёзды. Дни непогоды он потратил с толком, украшая жилище, и теперь пол и стены пещеры не были черными и скучными. Потолок остался неукрашенным, потому что полёвки не могут смотреть наверх, зато по полу звёзды были рассыпаны целыми горстями.
Украшать норку Матиас начал от самого входа, и там он звёзды раскладывал, как придётся. Потом, немного освоившись, начал выкладывать разные созвездия, и, наконец, в дальнем углу норки создал эпическое полотно: летящий воробей и надпись: «Матиас+Мышонок=дружба». Братья поначалу только посмеивались над его заботами. Но однажды Матильда застала средненького в небольшом тупике норки любующимся на созвездие «Полёвки и подсолнух»...
***
У Матиаса, как у любой полёвки, не было хвоста. До поры до времени это не причиняло ему беспокойства, но, однажды задумавшись об этом, он уже не мог смириться с такой несправедливостью. Почему, спрашивал он у Мышонка, когда тот пролетал мимо (из одной стороны в другую), почему у тебя есть хвост, и много у кого ещё тоже есть, а у меня нет?
- Но ведь у тебя есть хвост, - возражал Мышонок, - просто он ещё не созрел.
- А когда он созреет?
- Весной, конечно.
И хотя Матиас ещё не знал, что затеял Мышонок, ему становилось чуть-чуть спокойнее. А весной, когда у воробьёв начинается линька, Мышонок вошёл в сговор с Матильдой. И однажды, ясным влажным утром, Матиас проснулся с хвостом.
Хвост был пышный, серо-коричневый, и пёрышки на нём топорщились, как метёлки тростника. Всё утро Матиас не мог нарадоваться на него, поминутно оглядывал, и сердце его начинало биться чуть-чуть чаще.
***
А дело в том, что у Матиаса (как у любой полёвки) не совсем не было хвоста. Некая пимпочка сзади имелась, и её-то и задействовал в своём плане Мышонок. В середине ночи соучастница Матильда зашла в дальний угол норы, где спал Матиас, и привязала зимние перья Мышонка к его охвостью, как метлу к рукоятке.
И все последующие дни, в очередной раз дожидаясь Улетающего Мышонка, Матиас смотрел на свой хвост и думал, что вот какая радость, что в нём теперь есть частичка друга. И ожидание было не таким долгим, а встреча – вдвойне радостной. Воробьи ещё только влетали в степь, а хвост уже начинал возбуждённо подрагивать, и Матиас знал: вот-вот он увидит своего непостоянного друга.
***
- Скажи, Матиас: вот ты самый маленький в семье, а единственный из братьев додумался взять себе имя. Как это получилось?
- Так ведь я не такой, как все. Я – младший!
- Ну а старший? Почему же тогда он не взял себе имени?
- Так он же поначалу не был старшим. Он тогда был единственным, а это совсем другое дело! Он был братик, и этим всё было сказано…
- А Матильда?
- А она с самого рождения такая…
Что имел в виду Матиас, так и осталось неизвестно.
***
Мышонок летал по своему усмотрению, но в стае с остальными воробьями. Одни над этим подтрунивали, другие завидовали, и только Матиас не придавал этому значения – друг нужен был ему для другого. Зато Матильда все ночи просиживала в библиотеке, штудируя мировую литературу в поисках сходного примера. Судьба братика волновала её всё больше, и она надеялась найти в мировой истории рецепт от дружбы. Семья главнее, считала Матильда, а Мышонок того голяди совсем украдёт у родных Матиасово сердце…
Мышонок же, не подозревая подвоха, делился с Матильдой самым сокровенным – сестра Матиаса была для него не только сообщницей в деле о хвосте, но и ещё одним именем – не так уж много имён жило в Мышонковом окружении.
И Матильда постепенно поддалась его очарованию – потому что воробьи, даже безымянные, знают один секрет – как привязывать к себе малых сих. Мышонок же так и не узнал, что спас их с Матиасом дружбу.
***
- Матиас, а над тобой не смеялись, когда ты понял, как тебя зовут?
- Что ты! Они тогда не умели, я учил их весь июнь, а к тому времени все уже привыкли.
- А меня воробьи чуть не заклевали, - повесил голову Мышонок, - пришлось целую телегу придумывать, про то что воробьи – это птичьи мыши, и всё такое. Никому ведь не объяснишь, что мне «просто захотелось» - воробьи такое не понимают…
- Воробьи и не такое понимают, - вступился за птичек Матиас, - но вообще-то я тебя не осуждаю.
- А что меня осуждать, - улыбнулся Мышонок, - на осуждённых воду возят, а я не такой. Вот и возят на ком попало. А я лучше полечу на Белое море, белых куропаток повидать.
(с)